...Сейчас уже поздно. Время перевалило за полночь, но мы не спим. Ведь это как раз Его время, и если мы заснем, то Он может прийти на этот раз за нами. Хотя наша комната находится на седьмом этаже — мы специально сняли номер в самой высокой гостинице — все же лучше не рисковать. Кто знает, насколько у Него длинные ноги? Ведь не все, забранные Им, жили на первых этажах. Макс говорит, что в городах Ему лучше — не так заметно, сколько людей умирает ночью в своих кроватях. То ли дело в деревне, где каждая смерть на виду. Впрочем, наша первая встреча с Ним произошла как раз в деревне...

Мы ехали в Крым, отдыхать по крутому, или как говорил Леша, по черному. Мы — это я, Макс, Леша и Борис, а ехали мы на Борисовой BMW. Правда, кроме престижной марки, ничем хорошим эта машина не отличалась — все-таки пятнадцать лет для автомобиля возраст солидный. И он дал о себе знать. Как только начало вечереть, двигатель закашлял и заглох.

— Инжектор! — зло выпалил Борис и развел руками, а мы стали крыть и его, и его развалюху. Но словами делу не поможешь, и мы начали толкать автомобиль к поселку, начинавшемуся метрах в трехстах от нас по обе стороны шоссе. Там мы рассчитывали найти буксир, а может быть и ночлег — время-то было уже позднее.

Первые несколько домов оказались просто заброшенными. Ни хозяев, ни животных, на черепицах — переспелые черешни. Оставив Бориса в машине, мы пошли дальше налегке.

— Вымирают постепенно, заметил Леша. — Разве тут жизнь?

Психиатрическая больница доктора Макморана была совсем не похожа на тот кошмар, под которым обыватель представлял себе заведения такого типа: бродящие по коридорам тени в серых пижамах, гипертрофированные охранники с садистскими ухмылками и отчаянные вопли жертв электрошока.

Существующая на средства благотворительного фонда, она была скорее не лечебницей, а приютом для скорбных душей людей, причем довольно показательным. Даже в качестве санитаров тут трудились добровольцы из разных христианских обществ. Кроме того, в больнице традиционно проходили практику начинающие психиатры.

«...29 апреля. Понимаю, что нет ничего парадоксальней отечественного участкового, ведущего дневник. Но ничего с собою поделать не могу, это стало для меня традицией с третьего курса училища.

Сегодня сломался сотовый телефон, а другой связи в поселке нет. Телефонные провода давно украдены, почта и рейсовый транспорт забыли сюда дорогу. Да, Иван Семенович знал, куда меня ссылает...

Внезапная отрезанность от внешнего мира и удручающий вид поселка напомнили мне фильм «Письма мертвого человека». Подумал, может мне тоже написать что-то в этом роде?

Не дает покоя тот случай в кустарной «копальне». Что же там на самом деле произошло? Почему после возвращения оттуда повесился Мишка Шубарь?

Вчера ночью слышал за окном треск, но остался в доме. Если выйти одному в темноту, могут и прибить, не посмотрят что мент. Народ еще тот, днем тихий и забитый, а ночью преображается! Стыдно признаться, страшно. Одно дело, когда за спиной райотдел, и другое, когда ты тридевять земель от ближайшего патруля, в незнакомом месте. Бобриков здесь родился и вырос, и ему ни одна собака на помощь не пришла, что уж обо мне говорить! Кстати, о собаках - только сейчас обратил внимание, что в поселке их нет!»

Полицейские закончили обыск багажника и, презрительно выпятив губы, махнули руками. Это означало не столько «можете ехать, сэр», сколько «проваливайте отсюда»…

Они и понятия не имели, что только что держали в руках предмет, который окажется разрушительнее самой мощной термоядерной боеголовки.

Пассажиры автомобиля проводили полицейских не менее презрительными взглядами, и не спеша, подчеркивая медлительностью свое самоуважение, сели в салон.

— Кто сказал, что эта страна — открытый дом для всех народов мира? — сердито пробурчал Абдул, оглядываясь на полицейскую машину, которая обогнала их и умчалась вперед. — Вы видели, как они к нам относятся? Мы что, хуже черных и китайцев?

— Китайцы еще не таранили их дома самолетами, — ответил Саид, поворачивая ключ зажигания. — Я вас предупреждал, что здесь не любят арабов.