Старый Легба тщательно толок в чашке имбирный корень, когда вдруг за его спиной раздался грохот и мелодичный звон разбитого стекла. Легба стремительно развернулся и сердито уставился на перепуганного Оуларе, стоящего над осколками разбитой бутылки.

— Ты опять за свое, сорванец? — сердито сказал Легба. — Сколько раз я тебе велел не трогать инструменты для черного ремесла? Сейчас я тебя хорошенько проучу, чтоб больше неповадно было!

— Легба! Прости меня! Я клянусь, я больше не стану трогать твои инструменты без спроса! — взмолился мальчонка, но старик был непреклонен. Он решительно вытащил из бочонка у двери мокрую тростину, схватил мальчишку за шиворот и принялся деловито стегать его по спине и чуть ниже, приговаривая при каждом ударе:

— Ты! Разбил! Бутылку! Души! Больше! Не смей! Трогать! Приспособления! И смеси! Для черного! Ремесла!

Бедняга Оуларе рыдал во весь голос:

— Учитель! Но я хочу стать настоящим колдуном! Настоящим бокоро!

Легба вдруг отпустил свою жертву и строго сказал:

— Не смей больше никогда говорить такого! Ишь, чего удумал! Бокоро… Мал ты еще, не понимаешь, что значит быть черным колдуном… Старик еще долго что-то сердито бормотал себе под нос, мелко нарезая листья бананового дерева, а наказанный Оуларе ползал по полу и сметал осколки, обиженно хлюпая носом.

Ночь над *** пришла быстро, как всегда в тропиках. Старый колдун погасил огонь в очаге и лег спать на своей плетеной тростниковой подстилке. Вскоре он уже вовсю храпел.

Оуларе уснуть никак не мог. Все не давали покоя следы дневных побоев, да и мысли, кружащиеся в голове.

"Почему Легба не хочет меня научить быть бокоро? — сердито думал он, пытаясь устроиться на подстилке поудобнее. — Я бы уже давно сбежал от него, если бы он не был колдуном! Может, он думает, что я не сумею? — подумал он вдруг и встал. — Я докажу! Я покажу ему, что из меня получится настоящий колдун!" Оуларе поднялся с подстилки и крадучись выбрался из комнаты для отдыха в колдовскую комнату.

Здесь на полках разместились пучки сушеных трав, баночки с мазями, горшочки с отварами и настоями, чучело ящерицы, пустая колдовская посуда и задорно скалящийся человеческий череп, но еще одной бутылки вместо разбитой днем не нашлось.

Поняв тщетность своих поисков, Оуларе расстроился, но не надолго. В конце концов, найти бутылку можно где-нибудь в деревне.

Воодушевившись этой мыслью, мальчишка осторожно выбрался из дома и бегом помчался в деревню. Дом колдуна стоял не слишком далеко от нее — даже ночью в окружающем ее лесу не заблудишься.

Деревня уже почти полностью спала. Лишь кое-где еще слышались приглушенные разговоры и негромкий смех, но большинство людей в это время отходят ко сну — нечего бодрствовать в то же время, что и духи ночи.

Подобно одному из этих духов, Оуларе осторожно крался от дома к дому, скрываясь в непроглядной тени, отбрасываемой домами от полной луны. Деревья тихо шелестели листвой, пару раз вскрикнула лесная птица. "Чья-то неприкаянная душа жалуется!" — испугался Оуларе. Пощупав пояс, он понял, что забыл амулет от злых духов дома, и перепугался еще сильнее, но тут же заставил себя успокоиться. "Я же бокоро! Это не мне надо бояться духов, а им меня! Как захвачу в рабство, как развею!" — рассердился он и стал осторожно красться дальше. Предосторожность была излишней — вряд ли кто-то стал бы в такое время выглядывать в окно или даже гулять по улице, да и на семилетнего мальчишку никто внимания не обратил бы.

Оуларе осторожно заглядывал в окна домов, и в одном из них увидел стоящую на полу бутылку. Воровато оглядевшись, он забрался в дом.

В комнате витал слабый запах спиртного, на полу громко храпел хозяин дома. Оуларе осторожно подкрался к бутылке и схватил ее; на дне осталось еще довольно много вина, и оно выплеснулось на пол. Испуганный мальчишка на цыпочках подбежал к окну и выпрыгнул наружу.

Уняв сердцебиение, он с отвращением вылил вино из бутылки и осмотрелся. Улица была все так же пуста и уже совсем умолкла, слышались лишь пронзительные вопли цикад. Никто не видел и не слышал маленького колдуна, и он решил продолжать свое дело.

Своей жертвой Оуларе выбрал того мужчину, из дома которого он вынес бутылку. Мальчуган подкрался к двери дома и приложился губами к щели между дверью и косяком. Тут возникло небольшое затруднение — будущий бокоро не знал, как именно нужно высасывать душу. Но здраво рассудив, что все произойдет само собой, он глубоко вдохнул сквозь дверную щель, задержал дыхание на секунду и тщательно выдохнул в бутылку. Дело было сделано. Маленький колдун заткнул бутылку кусочком мха и спокойно отправился домой. Захваченную душу он спрятал в кустах неподалеку от дома.

Рано утром Легба и Оуларе проснулись от громкого стука в дверь. Старик тут же бросился открывать.

— Легба, скорее пойдем в деревню! Белен тяжело заболел! — быстро проговорил посетитель, едва дверь открылась.

Колдун схватил свою сумку, побросал в нее несколько горшочков с настоями и мазями и побежал вместе с вестником в деревню так быстро, что Оуларе едва поспевал за ними. Мальчишку обуревала гордость — ведь это наверняка умирает его жертва! Теперь он будет настоящим злым колдуном!

В деревне именно у того дома, в котором ночью был Оуларе, собралась большая толпа. Легба еле протиснулся сквозь нее и вошел в дом. Оуларе осторожно взглянул из-за его спины на больного. Бедняга Белен лежал в окружении плачущей родни — белый, трясущийся, с безумными остановившимися глазами… От этого зрелища мальчишка содрогнулся и спрятался за спину учителя.

Легба присел возле больного, внимательно осмотрел и ощупал его и покачал головой. Сняв с шеи амулет, он поводил им над Беленом, поразглядывал и, поднимаясь, снова покачал головой. Увидев это движение, жена больного в голос завыла, дети подхватили этот вопль. Глаза несчастного Белена закатились, он судорожно дернулся несколько раз и затих. Грудь его не шевелилась.

Потрясенный Оуларе попятился к двери, развернулся и побежал к своему дому, туда, где в кустах была спрятана душа умершей жертвы. Найдя бутылку, мальчик разрыдался — за ночь моховая пробка слежалась и почти не закрывала горлышко бутылки. Душа Белена могла запросто улететь прочь!

Когда домой вернулся Легба, Оуларе лежал на своей подстилке и плакал.

— Что с тобой, мальчик? — переполошился старик. — Что случилось?

— Прости меня! — закричал Оуларе, бросаясь к старику. — Прости! Это я… Я убил Белена! Я думал, что его душа останется у меня, но она улетела… — Что ты выдумываешь? Успокойся! Слышишь? Успокойся! — ласково проговорил Легба. — Он умер сам! Оуларе, Белен отравился вином и умер сам, его никто не убивал.

Оуларе перестал плакать и со всхлипом спросил:

— Правда?

— Конечно, малыш! — старик обнял Оуларе, и тот улыбнулся, подумав: "Это не я. Не получилось, но я научусь и стану настоящим колдуном!" Спустя месяц Легба отправился в Кингстон, в больницу на окраине города — там лежала его внучка. Всесильный колдун не смог ничего сделать с ее аппендицитом и вынужден был обратиться к помощи современной медицины.

Оуларе впервые в жизни оказался в большом городе, и Кингстон поразил его до глубины души. Красивые каменные дома, сверкающие автомобили, одетые с иголочки белые люди… Это внешнее великолепие столицы Ямайки заставило мальчика мгновенно влюбиться в этот город.

Больница изнутри выглядела не так здорово, как снаружи, но все равно казалась Оуларе красивее, чем их с Легбой тростниковая хижина.

Пока Легба беседовал с внучкой в палате, Оуларе сидел в коридоре и ждал его, во все глаза рассматривая проходящих мимо врачей и пациентов.

После посещения внизу, в холле больницы, к Легбе подошел изящный господин в костюме и тонких очках:

— Господин Легба! Очень рад вас видеть!

Легба, похоже, не был так рад этой встрече:

— А… Мистер Рейли… Здравствуйте.

Мистер Рейли засмеялся:

— Ха-ха-ха! Мистер Легба, ну зачем же так сурово? А это что, ваш внук? — он потрепал Оуларе по волосам, но тот мотнул головой. — Ух, какой волчонок!

— Сам волк, — буркнул Оуларе. Мистер Рейли, похоже, услышал — его улыбка на секунду стала похожа на звериный оскал, но он взял себя в руки и так же миролюбиво спросил:

— Мистер Легба, как там ваша оккультная практика? Все колдуете? — он снова рассмеялся. Легба не ответил, и Рейли продолжил:

— Вам бы следовало бросить эти свои фокусы. На дворе двадцатый век! Зачем же забивать головы соотечественникам всякой чертовщиной? Шли бы работать в больницу, здесь ваши золотые руки очень пригодились бы.

— Я уже говорил с вами об этом, — процедил Легба. — Здесь мне делать нечего.

— Ну, что с вами поделаешь, — мистер Рейли шутливо пожал плечами. — Извините, что отвлек, хотя сам спешу. Мне нужно срочно лететь в Нью-Йорк… Надеюсь, мы еще когда-нибудь увидимся! Удачи!

Мистер Рейли зашагал прочь, и вдруг Оуларе схватил его за рукав:

— Мистер Рейли!

Тот остановился:

— Чего тебе?

— Н-нет… Ничего! Извините! Прощайте!

Рейли подозрительно оглядел Оуларе, но ничего плохого не заметил и отправился восвояси.

Вернувшись домой, Оуларе первым делом схватил коробок спичек, что-то черкнул карандашом на бумажке и убежал в лес — напрасно Легба пытался остановить его и вернуть обратно.

У ручья мальчик набрал глины и принялся старательно что-то из нее лепить. Из бесформенного куска вскоре проступили кривоватые руки, ноги, небольшая круглая голова… В голове Оуларе проделал глубокий рот, в который вложил бумажку. Когда все это было сделано, он вытащил из-за пояса короткий белый волосок и обмотал его вокруг шеи глиняного человека. Довольный проделанной работой, Оуларе вымыл в ручье руки. Глядя на куклу с такой ненавистью, словно она была его самым страшным врагом, мальчик чиркнул спичкой о коробок и поджег лежащую во рту куклы бумажку. Пару секунд из глиняного рта высовывался огненный язычок. Для верности юный бокоро прижался губами к лицу куклы и вдохнул пепел от бумаги.

— Вот теперь ищи свою душу, где хочешь, очкастый Волк! — злобно засмеялся Оуларе и бросил куклу в ручей.

Пассажир бизнес-класса Рональд Рейли спокойно наблюдал, как взлетная полоса промчалась мимо иллюминаторов и ухнула куда-то вниз. Летать на самолете ему как деловому человеку было не впервой.

Через десять минут после взлета стюардесса принесла обед. Рейли с аппетитом сЪел тушеное мясо с вареным картофелем и выпил принесенный кофе. От десерта он привычно воздержался.

Обед, как всегда у этой авиакомпании, был очень вкусен, разве что соус у мяса был излишне островат, и сейчас Рейли чувствовал, как его язык буквально горит. Он отложил сигарету, которую собирался закурить, и закашлялся.

— Вам помочь, сэр? — заботливо спросила стюардесса, но Рейли помотал головой, продолжая кашлять. Он ощутил, как закружилась голова, и почему-то вспомнился мальчишка из больницы — внук старого осла Легбы… Мучительный кашель прекратился так же неожиданно, как и начался. Мистер Рейли потерянно заоглядывался, словно отыскивая какую-то вещь.

— Сэр, вы что-то потеряли? — снова спросила стюардесса. Рейли удивленно посмотрел на нее задумчивым взглядом, словно что-то соображая, встал и вдруг, схватив за плечи, резко привлек к себе.

— Сэр… мистер… не здесь… как же… — жарко зашептала стюардесса прямо в приближающиеся к ней холодные губы, но Рейли не обратил на ее слова внимания и впился в ее губы.

Спустя полчаса занавеска между салонами отползла в сторону, и к пассажирам одна за другой медленно вышли стюардессы. Они подходили к пассажирам-мужчинам, и, наклонившись к ним, целовали их в губы, после чего разочарованно распрямлялись и шли к следующим, глядя перед собой невидящими пустыни взорами. Следом за ними шагал мистер Рейли, приникавший к губам пассажирок.

— Ты что-нибудь знал о дополнительных услугах этой авиакомпании? — спросил один из мужчин у другого. Очередь до обоих еще не дошла.

— Нет. Но теперь буду знать! — ответил тот, и оба засмеялись с такими лицами, словно услышали неприличный анекдот.

Мимо них прошествовал мистер Рейли, пробормотав скрипучим, непохожим на свой собственный, голосом что-то похожее на слово "душа".

В аэропорту Нью-Йорка борт NYC237 прямо на посадочной полосе встречали пожарные и скорая помощь. Как сообщили диспетчеры, связь с самолетом прекратилась, но он по-прежнему присутствовал на экранах радаров и, судя по всему, готовился заходить на посадку. Это значило, что самолет в порядке, но по какой-то причине вышла из строя связь, но для подстраховки на поле были вызваны пожарные расчеты и врачи.

"Боинг" мягко приземлился, коротко пробежался по полосе и остановился. По подвезенному нестройными рядами стали медленно, даже как-то заторможенно спускаться пассажиры.

— Что это с ними? — удивился один из санитаров, глядя, как пассажиры, что-то бормоча скрипучими голосами, лезут обниматься и целоваться с пожарными.

— Соскучились по Большому Яблоку, — усмехнулся его напарник.

От аэропорта концентрическими кругами расходились толпы людей. Они медленно брели вперед, крутя головами из стороны в сторону, словно что-то разыскивая, и лезли целоваться со всеми встречными, которые через секунду присоединялись к этим процессиям.

— Леди, не найдется у вас цента для бродяги? — спрашивал оборванец у какой-то шикарной красавицы, а в ответ получал долгий поцелуй и скрипучее приглушенное: "Не моя…" — и с опустевшим взором шел следом.

— Сэр, вы перешли дорогу в неположенном месте! — набрасывался полицейский на нарушителя, а тот уже тянулся к нему губами.

— Gay! — вскрикивал страж порядка, но вырваться не успевал и тут же угасал, затихал и понуро брел неизвестно куда вместе с толпой… В дверь позвонили, и маленькая Джейн бросилась открывать.

— Па приехал! — пискнула она, и лезла к стоящему столбом и глядящему в пространство отцу на руки, и тот целовал сначала ее, а потом жену, и втроем они спускались вниз, на улицу, к сотням и тысячам медлительных людей с пустыми взорами и скрипучими голосами, изредка бормочущим: "Душа… не моя… где моя…" * * *

Оуларе старательно толок в пыль сушеные цветки зверобоя и под присмотром Легбы ссыпал порошок в кипящий котелок.

— Легба, — спрашивал Оуларе. — А ты научишь меня колдовству? И я стану таким же, как ты!

— Конечно научу, мальчик мой! — смеялся Легба. — Только пусть избавит тебя судьба от пути бокоро! Обещай мне, что ты никогда не станешь черным колдуном!

— Обещаю! — уверенно говорил Оуларе, думая: "Только это мы еще посмотрим!" Бокоро — злой колдун в вуду.