К началу

Стиснув зубы, я зажал рану ладонью, чтобы остановить кровь. Вряд ли это поможет, нужна перевязка, но ни бинт, ни пластырь я с собой не ношу. Вот в машине — там есть аптечка, но прежде нужно взглянуть, что имеет в карманах убитый — чем это он меня?

А в кармане у него было не что-нибудь, а самый настоящий ПМ, старый, потёртый, но на стрельбе его возраст никак не сказался. Кстати, стрелял «бандит» через карман. Видимо, когда прыгнул в сторону, уходя из-под выстрела, оценил свои шансы трезво и решил достать пистолет, но — не успел. Увидев, что я вновь навёл на него обрез, сразу начал стрелять — из неудобной позиции, толком и не прицелившись. Потому и лежит сейчас мёртвым. А могло бы сложиться иначе.

Но это уже не важно — что могло, а что нет. Он мёртв, а я жив, и точка. Самое трудное позади, теперь всё будет просто. Сначала к машине — перевязаться, а потом — отыскать беглеца. Не мог он уйти далеко, да и не пойдёт, если есть в голове хоть капля ума. Когда страх поотпустит, парень двинется прямо к дороге, и вот тут я его и поймаю.

Борясь с болью, я вернулся в цех, где оставил машину, снял ветровку и свитер.

Рана выглядела ужасно. Хотя откуда мне знать, как должны выглядеть огнестрельные раны? Я никогда не видал их раньше. Может быть, вовсе и не «ужасно» это, а очень даже «обычно».

Главное — я остался жив, а всё остальное — прочь.

Я туго перетянул бинтом раненный бок, оделся и полез в машину.

Начну поиск с участка дороги от проходной и до трассы. Может, мне повезёт, и парень бредёт сейчас по нему.

Конечно, лучше всего, если он явится ко мне сам — ведь чем дольше я буду искать, тем стану злее — только вряд ли такое произойдёт. Впрочем ему всё равно ничего не светит. Отправится следом за теми двумя, и всей разницы, что я побеседую с ним перед смертью. Так что пусть его, поживёт подольше.

Я вывел машину из цеха и медленно поехал к проходной. Увидев на заросшей стоянке перед воротами мотоцикл, притормозил и остановился: захотелось осмотреть приобретение. Я вылез из кабины, сделал шаг к трофейному транспорту и напрягся.

Что-то здесь изменилось, и дело было не в мотоцикле — старый механизм органично вписался в пейзаж. Это что-то иное, какая-то мелкая деталь, настолько мелкая, что ускользнула от моего внимания. Я покрутил головой, но всё выглядело, вроде бы, как обычно: те же вербы стеной и та же грязь на дороге, развалины и запустение вокруг — ничего странного.

Примерно с полминуты я никак не мог понять, что же именно меня насторожило, а потом осознал: это звук, заунывное и тоненькое, тихое, буквально на пределе слышимости, «и-и-и» — его не должно быть. Шум ветра, шёпот листьев и редкие крики птиц — да, должны, а вот это «и-и-и» — нет.

Я опять покрутил головой, пытаясь определить источник. Потом, кривясь от боли, тихонько подобрался к руинам проходной. Мог бы и не подкрадываться: всё равно беглец, если это он, слышал звук мотора уаза. Заглянул за уцелевшую стену — так и есть! Стоит мой камуфляжный парень, упёршись лбом, схватившись руками за выцветшие обрывки обоев, и тянет свою тоскливую песню.

Хорошо, найти его я нашёл, теперь будем с ним говорить. Только очень осторожно: пускай парень и трус, но что у него в карманах неизвестно. Нельзя подставляться под пули.

Готовый моментально отступить назад за стену, я рявкнул с угрозой:

— Не ждал?!

Подпрыгнув на месте, парень заткнулся, а потом задрожал и рухнул на старые доски и битый кирпич: от страха ноги отказались держать его.

— Твоя очередь сдохнуть! — прорычал я, наводя на него добытый в бою пистолет.

Парень повернул голову, увидал меня, дёрнулся и жалобно заскулил, попытался подняться, но безуспешно — страх был сильнее.

Пожалуй, хватит. Нет у него ничего в карманах — если б имелось, уже бы использовал — и страху я на него нагнал достаточно. Ещё немного, и он не то что стоять, разговаривать не сможет, а разговор нам предстоит длинный. Вопросов накопился целый ворох, и задавать их тут, кроме него, больше некому.

— Ты кто такой? — совершенно мирным тоном поинтересовался я, выходя из-за укрытия и пряча оружие. — Как зовут?

Парень смотрел на меня с ужасом, по глазам было видно: не получится диалога, пока он хотя бы немного не успокоится.

— Ты меня напрасно боишься, — начал я сеанс терапии. — Я мирный человек, ничуть не склонный к насилию. Просто друзья у тебя совершенно ненормальные — набросились на первого встречного, убить пытались. Они так со всеми незнакомцами поступают? Я уж и убегал от них, и прятался, даже забрать машину мою предлагал — кстати, приличный автомобиль, пускай и старенький — они никак не отставали. Вот и пришлось защищаться.

Парень прекратил скулить и посмотрел на меня с робкой надеждой, а я, приблизившись к нему ещё чуть-чуть, с тяжёлым вздохом — рана давала себя знать — опустился на корточки и принялся успокаивать с удвоенной силой:

— Вообще-то я человек добрый и совсем ни капли не страшный. Сам я никого никогда не обижу, конечно, если меня не обидеть прежде. Вот ты — ты в меня не стрелял и ножом не тыкал, поэтому и у меня в твоём отношении такого желания нет. Если хочешь идти, так иди, отпускаю. Если я тебя напугал, ты прости, я не хотел. Кстати, и за тот эпизод у базара прости. Я сорвал на тебе злость, а так делать нельзя. Нельзя кричать на незнакомых людей, и на знакомых тоже нельзя — вообще ни на кого нельзя. Я должен был тогда же тебя догнать, извиниться немедленно, но не успел: уж больно скоро ты бегаешь. Прости, я перед тобой виноват.

Парень порывисто кивнул. Страха в его глазах стало чуть меньше.

— Вот хорошо-то! — я улыбнулся, но получилась скорее усмешка — и в этом была виновата боль. — А я ведь и в самом деле мирный человек. У меня и профессия очень мирная — учитель. Работаю — то есть работал, конечно — с детьми. Если судить по возрасту, — я прищурил глаз, оценивающе взглянув на него, — то ты бы одиннадцатый класс этим летом закончил, да? Ну, если бы всё было как раньше. Печально, но жизнь вынуждает нас делать то, что прежде мы бы не сделали... Так как тебя звать?

— Роман, — выдавил парень.

— Очень приятно, — я кивнул, хотел протянуть ему руку, как взрослому, но отверг эту идею: не стоит делать резких движений, иначе опять испугается и замкнётся.

— Прости мне столь непрезентабельный внешний вид, — я хлопнул себя по бёдрам. — Обычно-то я опрятен. Ну, когда не приходится по развалинам от убийц бегать.

Он кивнул.

— А вот ты выглядишь просто отлично. Я и сам уже давно к камуфляжу присматриваюсь. Ведь одежда очень удобная — и прочная, и немаркая. Правда, теперь, наверное, весьма недешёвая. Ты не подскажешь, где можно такой костюмчик приобрести?

Парень не ответил.

Я замолчал, просто сидел напротив на корточках и не сводил с него глаз.

Не выдержав моего взгляда, а может быть, просто не в силах терпеть тишину, он сипло произнёс:

— Подарили.

— Ясно, — отозвался я. — Значит, мне ничего не светит. Некому мне сделать такой подарок.

Я замолчал, подумав о том, как бы подвести его к главной теме и при этом не напугать. Решение нашлось сразу же, простое и эффективное.

— Слушай, Роман, — начал я доброжелательно. — А не страшно тебе в новом камуфляже гулять? Наверняка на него много охотников найдётся и ведь не остановит их, что костюм достанется с дырками или, скажем так, с пятнами. Времена нынче крутые. Тяжело хорошему человеку переживать их в одиночку. Ты только не думай, что я пытаюсь лезть к тебе в душу. Меня интересует одно: ведь ты не сам по себе, верно?

Я думаю так: если бандиты сбиваются в стаи, ничего не мешает и хорошим людям объединиться. Сообща легче работать, легче давать отпор врагу — да вообще всё легче. В группе шанс выжить существенно выше.

Одиночке, наоборот, тяжелее. Если хочешь, я могу рассказать, как трудна жизнь, когда не на кого опереться. Нет, я лучше тебе покажу. Вот, взгляни, — я продемонстрировал ему полу куртки, залитую кровью, — сегодня я оказался всего лишь ранен, но кто возьмётся утверждать, что будет завтра? Может, и вовсе убьют.

Мне давно надоела эта бесконечная гонка со смертью. Я знаю, что если не изменю свою жизнь, то закончится она очень скоро. Мой окровавленный труп сгниёт где-то в придорожной канаве, а на машине станет разъезжать какой-нибудь... в кожаной куртке.

Как было раньше, уже никогда не будет, та жизнь кончилась, но... Мне ведь нужно совсем не много. Я хочу, засыпая вечером, знать, что утром проснусь. Я хочу не загадывать, удастся ли пережить зиму, а хочу просто жить. Я хочу снова быть нужным — кому-нибудь!

Роман, если ты знаешь группу хороших людей, что могли бы принять меня, помоги. Пожалуйста, помоги! Я заранее согласен на все их условия. Если будет нужда, без вопросов отдам всё, что у меня есть. Даже больше — сделаю, что угодно! Только бы вновь ощущать, что я не один на Земле.

Роман, я видел, как те мерзавцы тебя обижали, и потому избавил тебя от них — я помог. А теперь ты помоги мне, пожалуйста!

Я был убедителен, очень убедителен, и парень не устоял. Он выложил мне абсолютно всё, что знал и даже то, о чём лишь догадывался.

Он рассказал, как сам недавно был в точно такой же ситуации и как попал под крыло к военным — вот откуда у него камуфляж. Поведал, что мы находимся накануне великих событий, которые изменят весь мир. Ну, может быть, и не весь, но город с предместьями точно. Военные задумали подчинить окрестные земли, и они это сделают, у них достаточно сил. Они уже начали претворять свой план в жизнь, прижимая хвосты самозваным князькам, прогоняя прочь слабых, уничтожая упрямых и призывая на службу умных. Уже очень скоро земля поймёт, что на ней появился хозяин, и тогда к ним потянутся люди, которым нужна защита. Но не каждый её получит. Дети и старики — нет. А кому они нынче нужны? Молодые и сильные — да. Выживут те, кто способен работать, кто доказать может делом свою полезность.

Вот те два негодяя ничего доказать не сумели. Жизнь сама определила их значимость в теперешнем мире. И хорошо, что это случилось сейчас, когда на их пустые жизни ещё не успели потратить ценных ресурсов — лишь уделили внимание, дали возможность.

А вот я — это дело иное. У меня есть не только полезные навыки и умения — двух врагов одолеть сумел, да к тому же вооружённых! — но и весьма ценные вещи. Машина — конечно же, а ещё аптечки и противогазы — да много чего! — за мною присматривают уже давно и всё знают. И удивляться не нужно: ядерная война рождает спрос на совершенно другие вещи, нежели те, что популярны в мирное время.

Я вытащил нож, подался к Роману и всадил холодную сталь ему в грудь. Неожиданность была гуманна: он умер раньше, чем испугался.

Отпустить его я не мог: он непременно доложил бы по инстанции о нашей беседе, и тогда жди гостей. Вновь. Нет, лучше пусть умрёт один маленький трус, чем это. Ведь это кровь, смерть, чёрная пустота.

Я был с ним не честен — вот за это можно меня ненавидеть. Присоединяться к завоевательной армии я не планировал с самого начала, просто нужно было его разговорить. Возможно, в своё время за обман мне воздастся. Пускай, но это будет потом.

Я вытер нож об одежду убитого. Немного постоял над телом.

Не погибни мир в ядерном пламени, всё было бы совсем по-другому. Парень мог бы поступить в институт. Скучал бы на лекциях, а после них в парке с друзьями пил пиво, заглядываясь на проходящих девчонок. Жил бы он молодой студенческой жизнью, грустил, радовался, надеялся. Быть может, из него получился бы выдающийся инженер, или врач, или учёный. А может, он стал бы, как я, учителем.

Будь всё по-прежнему, и я оставался бы человеком.

Я отвернулся, поднял взгляд в небо.

Бессмысленное это занятие — жалеть о том, что случилось. Есть в жизни многое, что нам не дано изменить и с чем надо просто смириться.

Для того, чтобы выжить, человек превращается в зверя.

Мёртвого не воскресить.

С востока медленно наступала ночь, она уже простёрла над миром свои чёрные крылья, изукрашенные мелким бисером звёзд. Солнце, насладившись последним актом трагедии, медленно дрейфовало за горизонт, раскрасив на прощанье небосвод алым.

В машине на полу под пассажирским сиденьем меня дожидалась картонная коробка, а в ней — защитный костюм, противогаз и старый радиометр «военного» зелёного цвета — предметы, без которых не обойтись, если я собираюсь вернуться домой. Нет, конечно, можно и без них, но... Всё же нельзя.

Объяснить это сложно.

Ядерная война, безусловно, отнюдь не осенний дождик, но началась и закончилась она далеко. Ближайший объект, который подвергся ракетному удару — вероятно, подвергся, точных данных нет и по понятным причинам не будет — был расположен в двухстах километрах к северу. Повезло, хотя назвать это везением сложно. Район спасли глушь и восточный ветер, унёсший всю радиоактивную гадость в сторону.

Местность осталась абсолютно чиста. Здесь нет ни заражённых зон, ни гигантских воронок спёкшегося грунта в местах попаданий ракет, но прогремело эхо войны. И далеко не все, услыхавшие его, выжили.

Вот поэтому мне и нужны Л-1, ГП-7 и старый ДП-12.

Я вернулся к машине, облачился в защитный костюм и надел противогаз. Неудобно, конечно, но ничего, потерплю. Да и недалеко мне ехать. Моё убежище здесь, за цехами, под невысоким холмом.

Завёл мотор, развернул автомобиль и повёл его назад через проходную на территорию завода.

За цехами появилась широкая бетонированная дорога. Время было к ней милосердно, и ни проливные дожди, ни суровые морозы её не тронули. Даже флора, похоже, к ней притерпелась, не пытаясь сравнивать неукротимость жизни и качество старого бетона.

Дорога была очень коротка. Она полукругом охватывала холм, под которым спряталось убежище, и, ныряя во врытый в землю гигантский лоток с укреплёнными стенами, приводила к нескольким широким гермоворотам — для транспорта. Рядом с ними на бетонной поверхности выделялись тёмные прямоугольники дверей поменьше — для людей.

Я вылез из машины, подошёл к ближайшей двери и коснулся штурвала, управляющего запорным механизмом. Ржавый металл согрел мои пальцы теплом, которым с ним поделилось солнце — добрый знак: дом рад видеть меня.

Механизм, протестуя, заскрежетал, когда я начал вращать колесо. Перехватив дыхание, в бок ударила острая боль, но я, сжав зубы, закончил движение — терпел и думал, как увижу вновь ласковый электрический свет, как вдохну чуть затхлый, но пахнущий домом, воздух и пройдусь по родным коридорам.

Я потянул гермодверь на себя, а потом с трудом переступил через высокий порог. Выждал, чтобы боль хоть чуть-чуть унялась, закрыл за собой дверь и сунул в спицы штурвала обрезок металлического прута — заблокировал — даже если кто-то придёт по моим следам, не сумеет проникнуть внутрь.

Теперь осталось совсем немного. Впереди последняя дверь, но с ней будет проще, и всё, всё — я дома!

Кажется, последнюю мысль я высказал вслух. Впрочем, это уже не важно: здесь не от кого таиться.

Отворив вторую дверь тамбура, я стащил противогаз и устало прислонился к косяку.

Навстречу мне в гулкое пространство подземного гаража вышли все обитатели бомбоубежища. Каждый раз, уходя и возвращаясь, я вижу их лица.

Сначала я думал, что их ведёт страх — боятся, что брошу, уйду и никогда не вернусь. Но потом, посмотрев им в глаза повнимательней, я понял, что ошибаюсь. Ими движет совсем другое. В маленьких детских блестящих глазёнках я увидел любопытство и восхищение — мною! — а в глазах взрослых женщин — уважение. И ещё у них у всех была вера, безграничная вера в меня.

Вперёд выступила невысокая пожилая женщина в толстой шерстяной кофте — Екатерина Ивановна, учитель литературы и русского языка. Поправив очки, она задала мне вопрос:

— Ну, как там?

Я вздохнул, обвёл взглядом своих многочисленных домочадцев и утомлённо ответил:

— Всё так же. Есть радиация.

— А скоро ли она спадёт? Скоро ли можно будет выйти наружу?

— Точно не знаю, — пожал я плечами. — Но боюсь, что не скоро.

Женщина покачала головой, тихонько ответила:

— Ну, ничего не поделать, — и отошла в сторону.

Мы сидим здесь уже давно. Я знаю как плохо детям без солнца. Но пока мир снаружи похож на войну, нам отсюда не выйти.

Рядом встала стройная девушка — Лиза, наша физкультурница, внимательно на меня посмотрела, сказала:

— Что-то ты бледен.

Я улыбнулся — но, наверное, вместо улыбки снова вышла кривая усмешка — ответил:

— Устал. Тяжёлый денёк.

Действительно, очень тяжёлый. Хорошо бы присесть.

Что-то горячее медленно потекло по правому боку. Я расстегнул защитный костюм и сунул руку к ране — словно раскалённые иглы воткнулись в бок. Боль была такой сильной, что я едва удержался, чтобы не закричать.

На пальцах осталась кровь. Похоже, напрасно усердствовал над дверным запором. Но не оставаться же было снаружи?

— Тебя покусал мутант? — из-за детских спин протолкалась маленькая девочка. Она выглядела несуразно в большом, не по росту, пальто, поминутно поправляя старую вязаную шапку, съезжавшую на глаза, а те лучились таким чистым любопытством, что не удовлетворить его казалось преступлением.

— Да, Машенька, — кивнул я.

— Но ты его победил? — она шагнула ко мне.

— Конечно. Я не мог допустить, чтобы он пробрался в наш дом и съел тебя.

Она опасливо попятилась, но любопытство оказалось сильнее:

— А какой он? — продолжила она допытываться.

— Большой, — я развёл руками, показывая размер, — и очень страшный. Сначала я, испугавшись, долго-долго бежал от него. Я надеялся, что он отстанет, но мутант не отставал. Тогда я понял, что он чует мой след и всё равно найдёт дорогу сюда. Я развернулся и встретил его лицом к лицу.

— А что было потом? Расскажи! — с детской непосредственностью потребовала Машенька.

— Непременно, — согласился я, нащупывая стену и сползая по ней на пыльный холодный пол. — Непременно. Только присяду. Так устал, что ноги не держат.

— Что было потом? — повторила Машенька.

— Это был очень большой и очень страшный мутант, — продолжил я свой рассказ. — У него были длинные острые зубы и сильные цепкие лапы, обросшие жёсткой шерстью. Но это был очень глупый мутант. Он сделал ошибку, кое-что не учёл и потому проиграл, — я прервался: показалось, что свет вдруг потускнел, и комната будто качнулась.

— А дальше? — произнесла Машенька.

— Он не знал, что у меня есть вы, — я обвёл взглядом лица слушателей. — Бой с мутантом был очень тяжёл. Много раз я прощался с жизнью. Думал: всё — мне конец, и его взяла, но потом вспоминал, что вы ждёте меня, и вновь поднимался с земли, — я опять замолчал. Похоже, здесь и в самом деле стало темнее. Надо подняться и сходить в генераторную. Должно быть, дизель вновь барахлит. Иногда с ним такое бывает: беспричинно падает мощность, и тогда лампы светят тусклее и гаснут.

— А дальше? — снова потребовала Машенька.

Я его победил, маленькая. Оттого и эта усталость. Но я посижу тут немного вот так, прикрою глаза на минутку, и усталость пройдёт. С ней я справлюсь быстрее, чем с ядерным монстром, а потом починю генератор, и мы вместе отправимся ужинать.

Вокруг началась непонятная суета: зазвучали испуганный детский плач, дробный стук быстрых шагов и растерянные крики, кто-то принялся звать кого-то по имени.

Свет погас? Что вы так всполошились? Это же ерунда. Подождите немножко, сейчас встану и всё исправлю.

Я почувствовал прикосновение к лицу маленьких мокрых ладошек, хотел накрыть их своими, но — не нашёл сил: вот же вымотал меня поганый мутант! И тогда я просто улыбнулся — надеюсь, хотя бы сейчас получилась улыбка:

— Не бойся, маленькая. Не надо плакать. Всё будет хорошо.