В желтой кружке желтый круг лимона,
Запах запеканки из печи.
Позабудь про рваные знамена,
Позабудь про ржавые мечи.

Не пройдет отчаянье от чая,
Но отступит на короткий срок,
То ли сну дорогу намечая,
То ли новому пунктиру строк.

Строки, как обычно, бесполезны,
Но хотя бы чай не подведет,
Если бездна будет так любезна
И еще немного подождет.

Ю. Нестеренко, ноябрь 2016

Мертвый город спускается к морю с холмов,

Опаленных дыханием лета,

И белеют вдоль бухты обломки домов,

Словно нижняя челюсть скелета.

После шторма лежат на горячем песке

Сор, моллюски и дохлые рыбы,

И тяжелые волны в ленивой тоске

Разбиваются грудью о глыбы -

О развалины пирсов. Валов череда

Источает гранит постепенно,

Смачно хлюпает в трещинах камня вода,

И дождем осыпается пена.

Туман, поднявшийся с Москвы-pеки,

В пяти местах запpуженной мостами,

Точнее, их обломками - туман

Стекает в улицы и пеpеулки,

Вползает в меpтвые глазницы окон,

Шевелится в беззубых pтах подъездов,

Облизывает остовы машин,

И вышедший из леса славянин,

Последний отпрыск пушкинского pода,

Сжимая деревянное копье,

Опасливо глядит на белый саван,

Одевший мертвый гоpод; впpочем, он

Сын леса и не знает слова "гоpод",

А также "саван", "Пушкин" и "машины".

Он видит легендаpную столицу

Почти такой, как говоpят легенды:

Чужое, стpанное и злое место.

Октябрь. Не знаю, какое точно число.

Нас осталось шестеро. Рыжей девчонке,

Той, что мы подобрали на бензоколонке,

Не повезло.

Не знаю, зачем ее понесло

В тот дом. Ну да, он выглядел чистым,

Но как будто теперь это что-то значит...

Она была первым средь нас оптимистом.

Ни разу не видел, как она плачет,

Хотя в ее возрасте можно бы ожидать...

Она вела наш дневник в толстой школьной тетради.

Хоть я говорил ей - какого, мол, хрена ради?

А она отвечала, что хочет его издать,

Когда все это кончится, что, мол, будет бестселлер,

Купит виллу, мол, и пригласит нас на новоселье...

Может быть, это ее был дом.

Мы ведь так и не знали, откуда она была родом.

Джим успел два раза влепить по этим уродам,

А после - и сам ноги унес с трудом.

Я стрелял в нее, но промазал. Она кричала.

Ее рюкзак и тетрадь - все осталось там.

Дневник уже, ясно, не восстановить сначала,

Но я решил, что продолжу записи сам.